Сначала любила, пока была маленькая. Он нянчился с ней, кормил, играл, сидел ночи напролёт рядом с ее кроваткой, когда она болела, пел песни и рассказывал сказки. Засыпал, путался в словах, она спрашивала: а дальше что? И папа рассказывал дальше, пока она не заснёт…
И мама поддакивала. Они обе сокрушались, что образованная мама совершила ошибку и вышла за этого дурачка. За простофилю. За хама. Хотя папа никогда никому не хамил. Но улыбался слишком часто; чисто дурачок. И одевался плохо; в рванье. Он все время работал: копал огород, баню строил, огород сажал. Главное, все время кому-то помогал и тоже копал, сажал, строгал. Простофиля в рванье. Девочка стала стесняться папу.
А потом вообще возненавидела. За то, что он неудачник. Он не может достойно содержать маму. И дочь тоже. Поэтому у девочки нет красивых вещей, так бабушка объяснила. И все над папой смеются и пальцем показывают. Один раз папа зашёл за девочкой на танцы; он волновался. Ей лет пятнадцать было. И в доме культуры под музыку тоже станцевал, улыбаясь добродушно. Прыгал под музыку, проще говоря. Девочке показалось, что подруги смотрят с презрением на ее отца. Ей было стыдно за его нелепый танец…
Потом она уехала в город и поступила в институт. Папа посылал ей деньги; он на вторую работу устроился, сторожем. В посёлке трудно найти работу. Вот мама и не работала, она же архитектор была. Образованная и воспитанная.
Девочка познакомилась с молодым человеком и собралась замуж. А папа умер — сердце не выдержало. Это был страшный удар, но в глубине души девочка думала; а как бы она познакомила плотника-папу с родителями мужа? Они же образованные люди! Может, так судьбе было угодно?…
… Только спустя много лет и пройдя много мытарств, седая девочка вдруг зарыдала так страшно. Одиноким вечером в пустой квартире. Она вдруг поняла, что за всю жизнь ее любил только папа. Нелепый, с широкой беззащитной улыбкой, с кудрявыми волосами и круглыми мальчиковыми глазами, совершенно детскими. В «трениках» и в кедах на босу ногу, с натруженными руками, похожими на клешни.
Нищий оборванец, плотник, который ее любил больше всех на свете. И все для неё делал. И растерянно мигал глазами, когда она злилась и говорила ему жестокие слова. Как дурачок.
А больше никто ее так не любил. Так сложилась жизнь. Все прошло, и не осталось даже ярких воспоминаний. Только про папу. Которого она любила; потом — стеснялась, а потом — ненавидела, как ненавидят подростки иногда…
Может быть, те, кого мы стесняемся или стеснялись, — они и любили. Вот эти простофили, неудачники, неумехи, дурачки, которых стыдно добрым людям показать?
Только добрые люди — не такие уж добрые. А те, кто были добры к нам, — иногда их уже нет…
И мама поддакивала. Они обе сокрушались, что образованная мама совершила ошибку и вышла за этого дурачка. За простофилю. За хама. Хотя папа никогда никому не хамил. Но улыбался слишком часто; чисто дурачок. И одевался плохо; в рванье. Он все время работал: копал огород, баню строил, огород сажал. Главное, все время кому-то помогал и тоже копал, сажал, строгал. Простофиля в рванье. Девочка стала стесняться папу.
А потом вообще возненавидела. За то, что он неудачник. Он не может достойно содержать маму. И дочь тоже. Поэтому у девочки нет красивых вещей, так бабушка объяснила. И все над папой смеются и пальцем показывают. Один раз папа зашёл за девочкой на танцы; он волновался. Ей лет пятнадцать было. И в доме культуры под музыку тоже станцевал, улыбаясь добродушно. Прыгал под музыку, проще говоря. Девочке показалось, что подруги смотрят с презрением на ее отца. Ей было стыдно за его нелепый танец…
Потом она уехала в город и поступила в институт. Папа посылал ей деньги; он на вторую работу устроился, сторожем. В посёлке трудно найти работу. Вот мама и не работала, она же архитектор была. Образованная и воспитанная.
Девочка познакомилась с молодым человеком и собралась замуж. А папа умер — сердце не выдержало. Это был страшный удар, но в глубине души девочка думала; а как бы она познакомила плотника-папу с родителями мужа? Они же образованные люди! Может, так судьбе было угодно?…
… Только спустя много лет и пройдя много мытарств, седая девочка вдруг зарыдала так страшно. Одиноким вечером в пустой квартире. Она вдруг поняла, что за всю жизнь ее любил только папа. Нелепый, с широкой беззащитной улыбкой, с кудрявыми волосами и круглыми мальчиковыми глазами, совершенно детскими. В «трениках» и в кедах на босу ногу, с натруженными руками, похожими на клешни.
Нищий оборванец, плотник, который ее любил больше всех на свете. И все для неё делал. И растерянно мигал глазами, когда она злилась и говорила ему жестокие слова. Как дурачок.
А больше никто ее так не любил. Так сложилась жизнь. Все прошло, и не осталось даже ярких воспоминаний. Только про папу. Которого она любила; потом — стеснялась, а потом — ненавидела, как ненавидят подростки иногда…
Может быть, те, кого мы стесняемся или стеснялись, — они и любили. Вот эти простофили, неудачники, неумехи, дурачки, которых стыдно добрым людям показать?
Только добрые люди — не такие уж добрые. А те, кто были добры к нам, — иногда их уже нет…
И мама поддакивала. Они обе сокрушались, что образованная мама совершила ошибку и вышла за этого дурачка. За простофилю. За хама. Хотя папа никогда никому не хамил. Но улыбался слишком часто; чисто дурачок. И одевался плохо; в рванье. Он все время работал: копал огород, баню строил, огород сажал. Главное, все время кому-то помогал и тоже копал, сажал, строгал. Простофиля в рванье. Девочка стала стесняться папу.
А потом вообще возненавидела. За то, что он неудачник. Он не может достойно содержать маму. И дочь тоже. Поэтому у девочки нет красивых вещей, так бабушка объяснила. И все над папой смеются и пальцем показывают. Один раз папа зашёл за девочкой на танцы; он волновался. Ей лет пятнадцать было. И в доме культуры под музыку тоже станцевал, улыбаясь добродушно. Прыгал под музыку, проще говоря. Девочке показалось, что подруги смотрят с презрением на ее отца. Ей было стыдно за его нелепый танец…
Потом она уехала в город и поступила в институт. Папа посылал ей деньги; он на вторую работу устроился, сторожем. В посёлке трудно найти работу. Вот мама и не работала, она же архитектор была. Образованная и воспитанная.
Девочка познакомилась с молодым человеком и собралась замуж. А папа умер — сердце не выдержало. Это был страшный удар, но в глубине души девочка думала; а как бы она познакомила плотника-папу с родителями мужа? Они же образованные люди! Может, так судьбе было угодно?…
… Только спустя много лет и пройдя много мытарств, седая девочка вдруг зарыдала так страшно. Одиноким вечером в пустой квартире. Она вдруг поняла, что за всю жизнь ее любил только папа. Нелепый, с широкой беззащитной улыбкой, с кудрявыми волосами и круглыми мальчиковыми глазами, совершенно детскими. В «трениках» и в кедах на босу ногу, с натруженными руками, похожими на клешни.
Нищий оборванец, плотник, который ее любил больше всех на свете. И все для неё делал. И растерянно мигал глазами, когда она злилась и говорила ему жестокие слова. Как дурачок.
А больше никто ее так не любил. Так сложилась жизнь. Все прошло, и не осталось даже ярких воспоминаний. Только про папу. Которого она любила; потом — стеснялась, а потом — ненавидела, как ненавидят подростки иногда…
Может быть, те, кого мы стесняемся или стеснялись, — они и любили. Вот эти простофили, неудачники, неумехи, дурачки, которых стыдно добрым людям показать?
Только добрые люди — не такие уж добрые. А те, кто были добры к нам, — иногда их уже нет…
И мама поддакивала. Они обе сокрушались, что образованная мама совершила ошибку и вышла за этого дурачка. За простофилю. За хама. Хотя папа никогда никому не хамил. Но улыбался слишком часто; чисто дурачок. И одевался плохо; в рванье. Он все время работал: копал огород, баню строил, огород сажал. Главное, все время кому-то помогал и тоже копал, сажал, строгал. Простофиля в рванье. Девочка стала стесняться папу.
А потом вообще возненавидела. За то, что он неудачник. Он не может достойно содержать маму. И дочь тоже. Поэтому у девочки нет красивых вещей, так бабушка объяснила. И все над папой смеются и пальцем показывают. Один раз папа зашёл за девочкой на танцы; он волновался. Ей лет пятнадцать было. И в доме культуры под музыку тоже станцевал, улыбаясь добродушно. Прыгал под музыку, проще говоря. Девочке показалось, что подруги смотрят с презрением на ее отца. Ей было стыдно за его нелепый танец…
Потом она уехала в город и поступила в институт. Папа посылал ей деньги; он на вторую работу устроился, сторожем. В посёлке трудно найти работу. Вот мама и не работала, она же архитектор была. Образованная и воспитанная.
Девочка познакомилась с молодым человеком и собралась замуж. А папа умер — сердце не выдержало. Это был страшный удар, но в глубине души девочка думала; а как бы она познакомила плотника-папу с родителями мужа? Они же образованные люди! Может, так судьбе было угодно?…
… Только спустя много лет и пройдя много мытарств, седая девочка вдруг зарыдала так страшно. Одиноким вечером в пустой квартире. Она вдруг поняла, что за всю жизнь ее любил только папа. Нелепый, с широкой беззащитной улыбкой, с кудрявыми волосами и круглыми мальчиковыми глазами, совершенно детскими. В «трениках» и в кедах на босу ногу, с натруженными руками, похожими на клешни.
Нищий оборванец, плотник, который ее любил больше всех на свете. И все для неё делал. И растерянно мигал глазами, когда она злилась и говорила ему жестокие слова. Как дурачок.
А больше никто ее так не любил. Так сложилась жизнь. Все прошло, и не осталось даже ярких воспоминаний. Только про папу. Которого она любила; потом — стеснялась, а потом — ненавидела, как ненавидят подростки иногда…
Может быть, те, кого мы стесняемся или стеснялись, — они и любили. Вот эти простофили, неудачники, неумехи, дурачки, которых стыдно добрым людям показать?
Только добрые люди — не такие уж добрые. А те, кто были добры к нам, — иногда их уже нет…
